Глава 25. Мамин институт

Светлана:
И я в Симферополе поступила в пединститут. Институт восстанавливался после войны. Первые дни в институте пришлось много поработать, создавая хоть какие-то условия для занятий. Все ведь было разрушено, но главное учебное здание сохранилось. Сидели на досках, положенных на кирпичные столбики, таскали книги из городской библиотеки в свою (видимо, для сохранности перед оккупацией их туда переместили). Кроме того что учились, обустраивали и сам институт, чистили подвал. Везде же были свалки.

А летом наша администрация заключила договора на работу. Был консервный техникум, а при нем производство. И наши студенты очень много работали там, зарабатывая консервы для студенческой столовой. Консервы были очень вкусные. Мне нравилось фаршировать перец. Когда фаршировали перец, напихивали все в ручную. Есть можно было столько, сколько съешь.

На первом курсе я была редактором студенческой стенгазеты на своем курсе. Была очень активным членом комсомола, всегда принимала участие во всех институтских общественных мероприятиях, выбиралась на городские форумы молодежи. Добросовестно выполняла все порученные мне общественные дела. Всё это мне нравилось.

Организовывала вечера отдыха. Дружба была с другими заведениями. У нас были одни «невесты», так что к нам с удовольствием ходили. А своих ребят было мало. На исторический, иняз, когда закончилась война, стали приходить ребята из армии. Появились женихи, но их было, конечно, очень мало.

Увлеклась спортом, и с однокурсницей (мы еще и жили с ней на параллельных улицах) Риммой Октябрьской (ее отец тогда был командующим ЧФ), стали вместе ходить в спортзал. Однажды при возвращении из спортзала, часов в 10 часов, шли мимо городского парка, в кромешной тьме, из парка вывалилась большая орава шпаны, нас окружили, разъединили, сверкали какими-то предметами (может быть и ножами). Со словами «молчи, б…, идем в горпарк», пытались нас туда затащить (явно с гнусными намерениями). На наше счастье, два железнодорожника шли на смену с велосипедами по проезжей части улицы, услышали наш писк, остановились, и таким образом мы были спасены. Этих героев как ветром сдуло. Мы с этими дядями дошли до военной комендатуры, Римма позвонила домой, за ней прислали машину. Но после этого происшествия мы в спортзал больше не ходили.

На третьем курсе у меня был еще один эпизод, о котором ни одна живая душа не знает, даже отец. Кажется, в 1946 году в Москве готовились проводить большой парад физкультурников (до войны его проводили ежегодно). Меня от института посылали участвовать в нем. Я была счастлива, очень хотелось посмотреть на Москву, да и поучаствовать в Параде тоже. Вдруг меня вызвали к какому-то деятелю, и он меня начал вербовать в «стукачи». Я, конечно, отказывалась, как могла, даже ссылка на отца не помогла. Он мне дал какое-то время обдумать эту ситуацию. Я решила, что соглашусь, но никаких донесений писать не буду. Моё окружение никаких сомнений в этом моем решении у меня не вызывало. Мы все очень любили свою страну, были очень искренними ее патриотами. Я была уверена, что ничего подобного, о чем меня убеждали, я не услышу. Так и случилось. Никто меня больше никуда не вызывал и не приглашал, По приезде в Москву со мной никто не связался (как мне говорили). Вернувшись в Симферополь, обо мне тоже никто не вспомнил. На этом и закончилось мое сотрудничество с этими органами. Говорю об этом первый раз в жизни.

Сначала хочу добавить о выборе мамой дальнейшего образования после школы. Она уже говорила, что хотела быть юристом, но её мама, моя бабушка Маша, никуда её не отпустила из Симферополя в такое трудное для семьи и неспокойное военное время. А в Симферополе было три высших учебных заведения, три института: сельскохозяйственный, медицинский и педагогический. Первые два моей маме совсем не подходили по её интересам. Остался педагогический, где она выбрала филологический факультет, о чём никогда не жалела.

Мое поколение ещё как-то может себе представить в каких условиях учились студенты в военное и послевоенное время, как им пришлось обеспечивать себе и условия для учебы, и питание, и пр. Мы знали о войне от родителей, сами ездили в «колхозы», участвовали в стройке здания своего института, в котором работали и т.п. Наши дети ещё должны помнить «коммунистические субботники» в школе и в университете. А наши внуки? Никто не хочет войны, все хотят благополучной обеспеченной жизни. А как научить ценить её своих потомков? Никто ведь из нас не хочет пропустить своих чад через трудности, которые преодолевали сами. Наши родители воевали, восстанавливали страну для нас. Мы старались для своих детей, они стараются для своих. А видят ли их дети, для чего им стараться? Неужели все мы, люди, можем оценить благо только испытав на себе голод и холод, тяжкий физический труд и нужду в самом необходимом?

Конечно, меня не могло не потрясти мамино «признание в сотрудничестве с органами», сделанное через столько лет! Я не удивляюсь. Я знаю, что страна была полна осведомителей. Я уверена, что с ней не вышли на связь, потому что нашли кого-то более сговорчивого из ее однокурсниц, подруг. А чтобы я сделала на её месте? Вспоминая свой юношеский максимализм, я бы, наверное, предпочла «смерть предательству», то есть «своих бы не сдала», готова была к жертве. Могу только порадоваться, что меня и моё окружение (я очень надеюсь!) это уже минуло. Мы уже были более свободны в своих мыслях и поступках, чем наши родители.

Глава 24. День Победы | Оглавление | Глава 26. Семья объединяется после войны