Аномальное лето. (Записки для своих)

Москва, 2010 год
(Записки для своих)

Аномалии в моей жизни в прошлом году возникли задолго до лета. Только слово «аномалия» появилось позже, уже в связи с необычайной летней жарой в Москве. А собственно «отклонения от нормы, от общей закономерности, неправильности», как толкует это слово толковый словарь, начались с больших волнений еще зимой.

Часть 1. Тревоги и утраты

Хоспис

У моей мамы умирала подруга, которую я знала всю жизнь, со дня своего рождения. Они подружились еще в студенческие годы. Звали ее Бэла Зиновьевна Гуревич. Своих детей у тети Бэлы (так я звала ее всю свою жизнь) не было, муж умер несколько лет назад, остальные родственники живут в Израиле. Для нее наша семья была самыми близкими людьми в Москве. Поскольку я живу тоже далеко, в Калифорнии, тетя Бэла оформила у нотариуса на мою дочь Катюшу, живущую в Москве, доверенность на свои похороны и все остальные дела, связанные с этими печальными событиями. Израильские родственники тети Бэлы приезжать не собирались, а обещали прислать адвоката за наследством. Моя девочка, конечно, несмотря на огромную занятость (у нее очень ответственная работа, муж, двое детей и бабушка с дедушкой, о которых она заботится) отказаться не могла, она же знала тетю Бэлу с детства. Катя бы сделала все и без формальностей, но тетя Бэла так решила и возражений не приняла. Как потом оказалось, что без бумаги от нотариуса дочери бы не выдали тело для захоронения, потому что они не были родственниками. Для этого и понадобились эти формальности. Вся эта ситуация для нашей семьи была совершенно «аномальной».

Буквально через несколько недель после посещения нотариуса тете Бэле стало плохо настолько, что оставаться одна в своей квартире на Арбате она уже не могла. Моя семья живет в Измайлово, это далеко от Арбата, да и ни у кого не было возможности реально ухаживать за ней. Хорошо, что Катюше на работе уже опытные в таких делах сотрудники помогли найти хороших сиделок, которые передавали больную друг другу. Сиделкам дочка платила сама, потому что тетя Бела уже не отдавала себе отчета, что происходит. После работы моя девочка ездила на Арбат, к ночи домой к детям и мужу, рано утром на работу, в выходные надо было что-то сделать для бабушки с дедушкой, и так все по кругу. Она пыталась вызвать врача тебе Беле, но в районной поликлинике диагноз знали и приходить отказались, потому что помочь уже ничем не могли. Правда, предложили оформить бумаги для хосписа. Еще одно слово (понятие), довольно далекое от нашей повседневной жизни, то есть мы все себя чувствовали «аномально». Катя поехала в хоспис, там ей пообещали прислать врача, который, посмотрев больную, принял решение перевозить ее в хоспис. Про этот хоспис я знала со слов Людмилы Улицкой, на встрече с которой была в 2008 году в Калифорнии. Людмила Евгеньевна тогда много рассказывала о Фонде помощи хосписам «Вера», но ведь в голову не приходило, что придется там каким-то образом побывать, да еще так скоро. Читала я и «Книгу, ради которой объединились писатели, объединить которых невозможно» (средства от реализации книги направляются в Фонд помощи хосписам «Вера»). А тут – прямо туда и пришлось обращаться.

Дочь после первой же поездки в хоспис сказала, что не могла себе представить, что в России могут быть такие заведения, где все организовано, чтобы обреченные люди уходили достойно. Если есть вопросы, то у хосписа есть вэбсайт: http://www.hospice.ru/?/nid=1

Первый Московский хоспис - это

• Бесплатное государственное медико-социальное учреждение для онкологических больных IV клинической группы, обслуживающее ЦАО г. Москвы. (ЦАО – это Центральный административный округ, куда относится и Нижний Кисловский переулок Арбата, где жила тетя Бэла.)
• Медицинская, социальная, психологическая, юридическая и духовная помощь пациентам и членам их семей.
• Высокий профессиональный уровень и милосердие сотрудников.
• Постоянное обучение персонала и добровольцев.
• Обучение родственников навыкам ухода за больными.
• Возможность для родственников круглосуточно находиться рядом с пациентом.

На прямой вопрос моей дочери главному врачу хосписа Вере Васильевне Миллионщиковой об оплате та прямо и ответила: ни денег, ни подарков медперсонал не принимает, а хотите помочь – есть банковский счет, куда можно перечислить любую помощь. Создать и возглавлять хоспис мог только героический человек, каким и была главврач Первого московского хосписа Вера Васильевна Миллионщикова. Я пишу «была», потому что эта женщина-подвижница скоропостижно умерла в декабре 2010 года http://www.vesti.ru/doc.html?id=415647

Итак, моей девочке пришлось провожать тетю Бэлу в хоспис, навещать ее там, заботиться о квартире и т.д. Первое время тетя Бэла узнавала нашу Катюшу, но болезнь брала свое, состояние ухудшалось. А волнения у нас всех увеличивались. Конечно, я хотела полететь на помощь, но в начале года я  послала российский паспорт, у которого истекал срок, на обмен в Российское  Консульство в Сан-Франциско, и мне его еще не вернули. Я ждала...

Первая потеря

В эти тревожные дни скоропостижно умер папин старый друг, его сослуживец по Дальнему Востоку Карл Яковлевич Ляндау. Катя и ее муж Андрей, которые тоже хорошо знали Карла Яковлевича и его жену Екатерину Григорьевну, повезли моих родителей прощаться с другом и поддержать его вдову и их младшего сына и его семью. Старшего сына Володю, моего друга детства, похоронили уже несколько лет назад.  С ним случилась трагедия очень давно, он был прикован к потели многие годы, его семье и близким это несчастье давалось очень тяжело. Всем нам стало еще тяжелее, когда ушел его отец, многие годы служивший нам примером большего жизнелюбия и стойкости. Екатерина Григорьевна была безутешна. Жизнь без Карла она себе не представляла. Карл Яковлевич так же, как и мой папа, потерял своего отца во время сталинских репрессий, во время Великой Отечественной войны был на фронте, после войны служил в далеких гарнизонах, а, уйдя в отставку, работал еще долгие годы.

Теракты

29 марта в московском метро было совершено два теракта. Дочери было страшно спускаться в метро, но навещать умирающего человека в хосписе надо, поэтому она брала себя в руки и ехала через станцию «Парк культуры», где накануне произошел взрыв. Смотреть на платформу, где погибли люди, было мучительно. Состояние у нее явно было далеко от нормы, да у нас всех тоже от страха за неё.

Мама: инсульт

Наступил апрель. И вдруг звонит в слезах Катюша: бабушка попала в больницу с инсультом. Мама моя переволновалась за подругу и внучку, за безутешную подругу-вдову, так что здоровье не выдержало. У нее парализовало правую сторону, отнялась речь. Хорошо, что это случилось дома, папа быстро вызвал скорую, которая приехала тоже очень быстро, сразу поставили диагноз и стали колоть необходимые лекарства. Потом вызвали другую скорую, которая уже забрала маму в больницу. За это время дочь успела примчаться с работы и увезла бабушку на второй скорой в неврологическое отделение 57-й городской больницы.

Вулкан

Дольше оставаться в Калифорнии я уже никак не могла, начались переговоры с Консульством в Сан-Франциско. Оказалось, что разрешение из Москвы на выдачу мне нового паспорта они уже получили, но прошла неделя, пока мне удалось-таки его получить на руки. А тут как раз случилась еще одна преграда, или аномалия. В Исландии началось извержение вулкана, практически остановившее все полёты в Европе. В тот день, когда я получила паспорт, билетов на авиарейсы в Европу не продавал никто. Я решила лететь Аэрофлотом из Лос-Анджелеса  в Москву, так как этот рейс летает по северному маршруту над Канадой, Гренландией, Норвегией. Словом, была большая вероятность, что рейс из-за вулканического облака, нависшего над центральной Европой, не отменят. Наутро на сайте Аэрофлота начали продавать билеты почти за 4000 долларов в один конец. Опять аномалия! Цена – заоблачная! Что делать? Я прервала заказ на Интернете, попробовала позавтракать, новая попытка показала, что цена снизилась. Значит, улечу. Когда цена снизилась меньше 1000 долларов за билет, я заплатила и начала укладывать чемодан. Как летела – не помню! Просто ничего не помню. Знаю, что долетела из Сан-Франциско в Лос-Анджелес, перешла на Международный терминал – и всё! Потом – Москва.

Вторая потеря

Пока я боролась за свой паспорт и летела в Москву, тетя Бэла умерла. Прощание состоялось накануне моего прилета в Москву. Я не успела... Летом 2009 года мы уже знали о диагнозе тети Бэлы, я навестила ее два раза, пока была в Москве, один раз с мамой, второй раз с Анютой, старшей внучкой. Тетя Бэла жаловалась на боли, но выглядела удивительно хорошо. Ее природная красота не увядала, невозможно было поверить, что этой прекрасной, умной женщине остались считанные месяцы. Она продолжала остроумно шутить, как делала всю свою жизнь, угощать своими традиционными клецками с бульоном, котлетками, картошечкой, давала мне советы, что показать Анюте на Арбате.  

Москва: папа

Андрей встретил меня в Шереметьево, а по дороге в Москву рассказал, что мой папа, находясь дома один, упал и сильно ушибся. Как я потом поняла, у него сильно закружилась голова, когда он поспешил к телефону. Падая, он, видимо, ударился о косяк двери, так как на руке и на спине были огромные синяки, донимавшие его сильными болями. Сразу начинаю лечить папу.

Мама: больница

Утром я уже в больнице у мамы. Выписываю пропуск в проходной, прохожу к корпусу, поднимаюсь в неврологическое отделение. Коридор отделения уставлен больничными койками, на которых женщины и мужчины с капельницами. Когда маму привезли на скорой, ее тоже собирались положить в коридор, но пока оформляли, кого-то из женщин  успели выписать, и мама попала в палату на четверых. Все лежачие. С ними сиделки. Дочери мамина палатная врач сразу сказала: «Лекарства все есть. Обеспечьте уход». Это значило, что надо нанять сиделку прямо в отделении. Эти сиделки - молодые медицинские сестры, которые приезжают в Москву работать «вахтовым методом». Они живут прямо в больнице, круглосуточно ухаживая за больными. Уезжая домой на побывку, сиделки передают «новой смене» своих подопечных и их родственников. У каждой сиделки – мобильный телефон, связь с родственниками круглосуточная.

Приношу маме цветы, поздравляю с моим днем рождения. Мы обе рады, что в этот день вместе. Она пытается говорить, пока плохо получается, но при желании понять можно. Пытается с моей помощью дойти до туалета (он почти рядом с палатой), но это для нее очень большой подвиг. Палатный врач говорит мне, что через пару дней маму выпишут, что она должна восстановиться месяцев через восемь-десять. Логопед делает маме массаж, советует ей читать вслух. Я объясняю, что она не читает уже семь лет из-за почти полной слепоты. Тогда он говорит: «Петь!» Хорошо, будем петь, проигрыватель стоит у мамы в комнате, диски с песнями есть.

Больных везут и везут, мест в неврологии не хватает, поэтому чуть подлечат и выписывают домой. Мы все ждем маму домой, дома ей будет легче.

Вечером с семьей (вижу, наконец, своих трех девочек – дочь и двух внучек, которых привозит зять) и с верной подругой Ольгой, которая привозит всяческие вкусности, отмечаем мой день рождения. Папа тоже посидел с нами.

Третья потеря

На следующий день Ольга звонит в слезах: умер Александр Нариньяни - наш общий старый дорогой друг. Тоже инсульт, он несколько недель пролежал в Боткинской больнице (я знала об этом еще в Калифорнии), тоже переживали и надеялись на то, что он выкарабкается. Однако его спасти не смогли. Горько.

Нечаянная радость

В этот печальный день не все печально. Жизнь иногда нас и балует. Неожиданно происходит радостная встреча: из Санкт-Петербурга в Рязань проездом через Москву навестили нас чудесные люди, старые друзья родителей и мои, мать и сын, Маргарита Петровна и Дмитрий Иванович Васильевы. Они оба врачи. Спешим к маме в больницу. Пускают только двоих: идем с маминой подругой. Она, опытный доктор, при виде мамы с трудом сдерживает слезы, но успокаивает ее, делает даже какие-то манипуляции с маминой головой. Я вижу, как энергия от одной переходит к другой. Чудо? Наверное, когда человек очень хочет совершить чудо, то ему многое подвластно.

Мама: дома

А вот и день выписки. С Андреем забираем маму из больницы. Он легко договаривается на проходной, машину подгоняет к нужному корпусу. Мы с мамой благодарим врачей, сестер, сиделок, и я вывожу ее в кресле прямо к машине. Дома маме, конечно, легче. Начинаем с ней учиться ходить, говорить, есть. Мама пытается доходить сначала с моей помощью, потом сама до туалета, до ванны, до кухни. Правая рука и нога работают плохо, но она не сдается, пытается есть сама, надо только все измельчать, так как мышцы во рту работают еще плохо. Но мы все так рады, что все дома. «Дома и стены помогают» -  это как раз тот случай.

Приходит участковый врач Сергей Александрович Журавлёв. У него не только есенинские имя и отчество, но и внешне он напоминает мне Есенина, только уже в годах, до которых поэт не дожил. Сергей Александрович – хороший участковый, во всяком случае, к моим родителям он всегда внимателен, делает все, что от него зависит, и даже больше, просто по-человечески. Он живет неподалеку, дал маме с папой номер своего мобильного телефона, но они не пользуются им, всегда вызывают доктора через регистратуру. Он успокаивает нас, что мама за год восстановится, дает советы, что нам делать, что мне нужно сделать через поликлинику.

Прощание с Сашей Нариньяни

За один день пытаюсь организовать все для ухода за мамой (она в своей комнате, я ночую с ней), за папой (он в комнате один), приготовить для всех еду на ближайшее время. На следующий день прошу другую подругу, Веру, которая давно знает моих родителей, подежурить у нас дома, пока я съезжу в Боткинскую больницу на прощание с другом, умершим накануне.

В Москве уже редко хоронят в землю, поэтому первое прощание с ушедшими проходит либо в храме, если покойный был крещёным, либо в мемориальном помещении при больнице. Туда тоже можно пригласить священника и провести обряд. От дочери знаю, что мемориальные службы работают четко, и работники этого сервиса внимательны, дают советы растерянным родственникам, то есть реально помогают. У нее за последнее время появился такой опыт. После прощания собравшиеся, как правило, едут на поминки либо домой, либо в кафе или ресторан, а гроб с покойным увозят в крематорий. Крематориев в Москве не осталось, их все перенесли за территорию города. Через неделю (месяц) родственникам выдают урну с прахом, и собственно хоронят уже прах либо в землю, если есть разрешение, либо в колумбарий, на который опять же нужно получить разрешение.

На прощание в Боткинской больнице, кроме семьи (тоже близких нам людей на протяжении многих лет), старых друзей, собираются бывшие коллеги и сотрудники. Александр Семенович Нариньяни был одним из ведущих в России специалистом по искусственному интеллекту, компьютерной лингвистике. Он организовал и возглавил в Москве Институт искусственного интеллекта и активно работал до последних дней своей жизни. Вижу профессоров и сотрудников МГУ, институтов РАН (Российской академии наук). Люди выглядят потерянно. Смерть всегда «аномальна» для тех, кто провожает ушедших.

Я знала Сашу с тех пор, как в 1972 году меня взял на работу в Вычислительный центр Сибирского отделения АН СССР наш с ним общий руководитель, в то время член-корреспондент АН СССР Андрей Петрович Ершов. Я только что закончила институт, а Саша Нариньяни тогда уже защитил кандидатскую диссертацию. Но я не чувствовала с Сашиной стороны никакого превосходства, хотя он, москвич, сын известного журналиста и писателя Семена Нариньяни, писавшего репортажи с Нюрнбергского процесса, променял благоустроенную жизнь в высотке в Москве на общежитие в Академгородке ради науки, был для меня всегда незаурядным человеком. Мы быстро подружились, вместе бегали в столовую на обед, вместе пили кофе в перерывах, которые всегда сопровождались жаркими спорами о науке, политике, культуре. Я смотрела Саше в рот, так как то, что он говорил, всегда было интересно, остроумно, ново. Саша был типичным шестидесятником, у которых я училась всю свою жизнь. Потом были десятилетия работы бок о бок. Он шел впереди многих со своими научными идеями. Он не боялся вызова в работе, один из первых в стране стал заниматься искусственным интеллектом, был пионером в области речевого ввода компьютерных команд. Мне очень нравилось, что под его руководством работала целая группа лингвистов. Все это привлекало к нему как к очень разносторонней и незаурядной личности. Последний раз я встречалась с ним в Москве за семь месяцев до его смерти. Он рассказывал о своем новом проекте, был полон планов. Еще Саша писал стихи и несмотря на всю свою ученость всегда оставался романтиком и был по-детски ранимым.

На поминках в его доме я сказала несколько слов о нем не только от себя, но и своего мужа, Сашиных бывших коллег и сотрудников, которых, как и меня, занесло за последние десятилетия в Соединенные Штаты, и где мы продолжаем общаться, иногда сотрудничать и уж,  конечно, вспоминать наши годы, прожитые вместе.

Москва: метро

Но «аномалии» и тревоги в этот день еще не кончились. После поминок, где была совсем недолго, я тороплюсь домой, чтобы отпустить Веру, так как ей пора встречать внука из школы. При пересадке в метро на станции «Площадь Революции» - столпотворение. Поезда по синей ветке в сторону Щелковской не идут. Что-то случилось. Первая мысль: «Теракт?» Метро уже совсем не напоминает «мир спокойных грёз», где еще в прошлом году мне было «уютно». Что делать? С трудом разбираю, что нам, пассажирам, объявляют по радио. Оказывается, что «по техническим причинам» интервалы между поездами увеличены, пассажирам же советуют пользоваться другими маршрутами метро или наземным транспортом. Звоню дочери узнать: нет ли сообщений о терактах и чтобы подсказала маршрут. То, что в этой ситуации на приличной глубине в метро работает телефон, - большая удача. Катюша успокаивает, что тревожных новостей нет, советует добраться до «Комсомольской». Дальше мне понятно: троллейбус № 22 идет от Казанского вокзала в Измайлово. Надо перейти по переходу на станцию «Охотный ряд». Пассажиры стоят стеной, движения никакого нет. Но и паники нет! Конечно, кое-кто нервничает, но скорее от того, что торопится, что нарушаются планы, но поскольку всё мирно (никто и ничто не взрывается, стрельбы нет), так что и паники нет. Я осознаю, что попала в новую реальность. Меня не было в Москве семь месяцев, за которые реальность стала другой, то есть «аномалии» в работе метро уже вошли в сознание москвичей как новая реальность, в которой они теперь живут. Но рассуждать на эту «аномальную» тему у меня нет времени. Решение единственно верное для меня в тот момент – попытаться выбраться из метро и искать такси, так как из центра города я не знаю никаких маршрутов наземного транспорта, по которым можно добраться домой. Весь транспорт в Москве привязан к метро. Эскалатор наверх работает. На улице уже, на площади Революции, спрашиваю, где ближайшая стоянка такси. Оказывается, на Лубянской площади. Бегу туда, такси стоят, с первым же договариваюсь о поездке в Измайлово за 1000 рублей. Таксисты еще не знают, что метро остановилось. Доехала нормально, пробок по дороге не было. Подруга похвалила родителей, которые «хорошо себя вели», я ее отпустила, успокоила дочь, что я дома. Оказывается, что по разным новостным каналам уже передали, что, действительно, что-то случилось на синей (Арбатско-Покровской) ветке метро. К тому времени, когда Вера уезжала от нас, движение поездов в метро уже восстановили, и она добралась домой к внуку без проблем.

Мама: успехи

Дома дни летят быстро. Вызываю невролога из районной поликлиники. Вообще-то неврологи принимают пациентов в поликлинике, но, оказалось, что после инсульта можно вызвать этого специалиста домой к пациенту, который сам не может дойти до поликлиники. Врач назначает маме восстановительные уколы, из поликлиники каждый день приходят медсестры их делать. Мама делает успехи, пусть маленькие, но почти каждый день. У папы выздоровление затягивается. Но потихоньку мы уже двигаемся не только по квартире, но и выходим во двор на лавочку, потом на бульвар.

Москва: 9 мая

Наступает 9 мая – 65-я годовщина Победы в Великой Отечественной войне. Вся Москва украшена флагами,  гвардейскими лентами,  черными и желтыми шариками в цвет лент, плакатами. Утром на Измайловском бульваре играет военный оркестр военные марши. А на бульваре – галерея портретов ветеранов. Автомобили разъезжают с флажками и надписями «На Берлин!», «Спасибо деду за Победу!», «Т-34». Большинство москвичей ходят с гвардейскими ленточками. Мы все взволнованы и горды, что у нас дома ветеран войны. Курьер, молодая женщина, приносит и папе, и маме поздравления с Днем Победы из Кремля за подписью Президента Д.А.Медведева. Еще раньше в Совете ветеранов папе подарили к празднику теплый плед. Звонки и поздравления от родственников, соседей, друзей. Хорошо, что в этот день я в Москве, рядом с родителями.

Москва: похороны

В мае прощания с ушедшими продолжается уже на кладбищах. И Карла Яковлевича, и тетю Бэлу похоронили на Донском. У Карла там была похоронена мать, а у Бэлы муж... А Сашу Нариньяни хоронят в Переделкино, где лежат его отец, мать и трагически погибший младший сын. В Переделкино я вместе с мужем и двумя подругами попадаю в конце июля (но это уже отдельная история, которая начинается, естественно, с Переделкинского кладбища).

На похороны Карла Яковлевича я еду с Катей. Это суббота, поэтому Андрей остался с дочками. Прах с урной хоронят в землю недалеко от Храма. Екатерина Григорьевна и ее тезка (моя Катюша) рыдают обнявшись. Много родственников, даже несколько друзей Карла. Все говорят за что его любили. Я вспоминаю детство на озере Ханка на границе с Китаем, где мы познакомились с семьей Ляндау. Вся жизнь прошла с ними, даже если мы и были далеко друг от друга. Потом поминки в кафе недалеко от Донского кладбища... Печаль...

А вот тетю Бэлу Катя и Андрей хоронят в колумбарии рядом с ее мужем Игорем Борисовичем. На этот раз тоже суббота, и уже я остаюсь с внучками. Через несколько недель Андрей свозил меня на Донское кладбище попрощаться с Бэлой. Дошли и до могилы Карла Яковлевича. Там застали потерянную Екатерину Григорьевну, отвезли ее потом домой.

Москва: Июнь

Лето пришло. Ждем тепла. Хочется открыть окна и впустить в квартиру свежий воздух. Папа каждую весну вставлял в окна сделанные им рамы с сетками от комаров и мошек. Рамы уже очень старые, сетки с дырками, надо менять. Я ищу в Интернете фирму, где можно заказать новые сетки. Предложений масса. Звоню, объясняю, что нужно сделать. Присылают мастера. То, что он предлагает, нам не подходит, так как каждый раз при открытии окон рамы с сетками надо вставлять, а при закрытии окон – вынимать. Старый сталинской постройки дом, окна такие же старые, они к такому варианту не приспособлены. Соседка подсказывает, где можно купить новую сетку. Поэтому покупаю сетку и меняю на новую, закрепляю поплотней кнопками, как-то подбиваю рамы новыми гвоздями и ставлю их в окно так, чтобы окна открывались и закрывались без проблем. Папа это придумал много лет назад, но новые технологии до этого не додумались, вернее, им проще вставлять новые окна, новые рамы – это же совсем другие деньги, чем возиться со старым.

В июне лета в доме отключают горячую воду. Хорошо, что не на все лето, как раньше бывало, а на две недели. Да еще по очереди. Сначала у родителей, потом у дочери. Неудобно,  но все привыкли, иначе лето в Москве и не лето как будто.

Часть 2. Отклонения от аномалий

Когда живешь в постоянной тревоге и печальные события следуют одно за другим, то нечто радостное воспринимается как счастливая аномалия. Их тоже было несколько.

Москва: парки

Лето наступает стремительно, да не просто наступает, а налетает. По воскресеньям меня с внучками Андрей вывозит в Сокольники, на ВВЦ (ВДНХ). Он и Анюта, старшая внучка, катаются на роликовых коньках, а я веду младшую Алису на аттракционы, на выставки песочных скульптур. В Москве во всех парках каждое лето выставки-конкурсы  российских и иностранных скульпторов, творящих в этом жанре. Темы разные: динозавры, исторические памятники, исторические события, разные культуры, оружие, крепости и т.д. Не только дети, но и взрослые с интересом ходят на эти выставки.  

В Сокольниках мы попали на Праздник Мороженого! А накануне Анюта выступала со своим танцевальным коллективом Степ-Антре (http://www.step-antre.ru/) во Дворце Детского Творчества там же, в парке Сокольники. Интересно (да и радостно!) было наблюдать нашу девочку и ее подруг в очень профессиональной программе на хорошей сцене. 

Рязань: 40-летие выпуска

Хочу продолжить радостную тему. В конце июня решаюсь оставить родителей на два дня на соседку Ларису и еду в Рязань. Подруга из Рязани уговорила приехать на 40-летие выпуска моего курса. Останавливаюсь у папиной двоюродной сестры Лили, встречаюсь с родственниками и маминой подругой. Общение с Лилей – это всегда некое очищение, она человек цельный, глубокий, деликатный. С удовольствием хожу с ней по городу моей юности, где все связано с именем Сергея Есенина: улица Есенина (я какое-то время там жила), сквер Есенина, Концертный зал имени Сергея Есенина, не говоря уж о памятниках Сергею Есенину! Даже поезд, на котором я ездила, назывался «Сергей Есенин». И уж, конечно, мой родной Рязанский государственный педагогический институт (кстати, самый старый учительский вуз в России) называется теперь Рязанский государственный университет имени С.А.Есенина. Мой бывший Факультет русского языка и литературы переехал в бывший Дом политического просвещения и называется он теперь Факультет русской филологии и национальной культуры. В университете появилось Отделение теологии, и во дворе университета построен Храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы и святой мученицы Татианы, настоятель которого и руководит новым отделением. Вот такие новости...  Но главное в Рязани – это пришедшие на встречу мои одногруппницы (+ один одногруппник), которые 40 лет простояли с мелом у доски, сеяли «разумное, доброе, вечное». Родные мои! На обратной дороге в Москву от радостного волнения появляются рифмы:

Сорок лет… Это много и мало.
Наш литфак – это наш приговор.
В институт мы бежим, как бывало.
Ждут крыльцо нас, скамейки и двор.

Узнаем по глазам, по улыбкам
Свою юность, надежды, мечты.
Сорок лет… Были взлёты, ошибки.
Были молоды, были чисты.

Мы учились, мы сами учили.
Мы влюблялись, рожали детей.
А потом уже их мы женили,
Приглашая на свадьбы друзей.

Сорок лет… Это век и мгновенье.
Наш литфак, ты – подарок судьбы.
Веря свято в умов просвещенье,
Отдавали себя для борьбы.

Сорок лет… Развели нас дороги.
Мы уже поминаем подруг.
Но сквозь радости и тревоги
Собрались мы в литфаковский круг.

Зазвучала «Гостиница» дружно,
Мы разлили в бокалы вино.
Ах, как много сказать нам всем нужно!
Судьбы – разные, братство – одно.

Сорок лет ведь - библейская веха!
Мы уже состоялись вполне.
Пожелаем друг другу успеха
И здоровья на новой волне!

Надо встречаться чаще, а не ждать еще 40 лет!

Москва: театр

У внучки Анюты продолжаются летние каникулы. Покупаем билеты в Ленком на «Юнону и Авось». Увы, Николая Караченцева на сцене уже не увидим, но Виктор Раков в роли Николая Резанова тоже хорош. Театр полон несмотря на то, что спектакль не сходит со сцены уже почти 30 лет. Стихи Андрея Вознесенского, которого на днях не стало,  звучат особенно больно, музыка Алексея Рыбникова пронизывает узнаванием, молодостью, танцы в постановке Владимира Васильева все также выразительны и современны. Мою 12-летнюю девочку завораживает история любви реальных людей. Она бывала в Сан-Франциско, поэтому легко может представить те места, на фоне которых разворачиваются события в рок-опере. Но все же самое большое потрясение у нее от спектакля – это музыка и танцы. 

Москва: выставки

ВИНЗАВОД

В Пушкинском музее проходит выставка Пикассо, но стоять несколько часов в очереди, чтобы попасть туда, ни времени, ни здоровья у нас нет. Решили посмотреть несколько выставок в Центре современного искусства ВИНЗАВОД (http://www.winzavod.ru/about). Больше всего нам понравилась экспозиция группы Recycle (http://www.gardenslive.org/design/recycle_group/) в Галерее Марата Гельмана (http://www.guelman.ru/). Позже узнаю, что эта группа вышла в финал премии Кандинского. Авторы проекта Recycle Андрей Блохин и Егор Кузнецов задумались о следах, которые оставит после себя в культурном слое земли наше поколение. Очень интересно, но описывать выставку не буду, это надо видеть. А мы торопимся нырнуть в метро от жары, но на станции «Курская» нас ждет очередная аномалия: наша синяя ветка опять не двигается в сторону «Щелковской». Опять нам советуют выбрать другой маршрут и пользоваться наземным транспортом. Моя внучка-москвичка берет ситуацию в свои руки, просит у меня карманную карту Москвы, которая у меня всегда в сумочке, и начинает предлагать варианты. Подниматься наверх не хочется, но пока мы заняты выбором лучшего варианта, на нашу платформу подают поезд. Попасть в первый состав из-за огромного количества желающих уехать нам не удается, но во второй мы легко умещаемся. Почему случилась эта аномалия, мы не знаем.

Алла Виксне

До отъезда Анюты в лагерь ДВА (не пионерский, а поэтический -Детско-Взрослая Академия - это встреча профессионалов для профессионалов: высококлассных специалистов-взрослых - Учителей, школьников и студентов – Учеников – (http://ruk.1september.ru/article.php?ID=200801710) мы с ней еще торопимся на выставку Аллы Виксне. Аня, бывая у нас в Калифорнии летом, пару лет подряд брала у Аллы уроки рисования и живописи. А тут такая удача – выставка Аллы на Рублевском шоссе в галерее «Радуга» в большом торгово-развлекательном центре Европарк. Это на другом конце Москвы, но добираемся легко без пересадок по нашей Арбатско-Покровской линии метро. На выставке пейзажи, натюрморты, портреты. Масло, акрилик, акварель. И в каждой работе у Аллы свой стиль, она прекрасно совмещает в своем искусстве традиции русской реалистической школы со свободой импровизации, настроения, своих пристрастий. Москва и русская природа – безусловно ее самые любимые и дорогие темы. Когда только Алла все это успевает? Такая радость от увиденного! Хотите посмотреть? Пожалуйста: https://picasaweb.google.com/galina.kurlyandchik/201003#

Марина Садомская

И еще одна удивительная выставка. Эта выставка-презентация Марины Садомской удивительна для меня тем, что проходит в новом бизнес-центре «Знаменка», рядом с галереей Шилова, прямо напротив Кремля. Но самое удивительное, как у этой хрупкой, на вид почти девочки (моей хорошей знакомой еще по Академгородку), по образованию - математика, по занятию - крупной бизнес-лэди, хватает энергии и времени на творчество. Наверное, это и есть та сила, которая отличает талантливого человека. Художница представила свой новый альбом графики, в залах были развешены удивительные работы, близкие языку математики, в которых «внутренний мир человека выражается через изображение пространства, наполненного многомерными формами» (из Предисловия к альбому искусствоведа). Выступала искусствовед Ольга Полуэктова, звучала прекрасная живая музыка (скрипка, джаз). На выставке собралась интересная, не знакомая мне публика. Это были явно заметные в Москве люди. Говоря языком глянцевых журналов: бомонд. Я даже глазам не поверила, когда увидела Ирину Хакамада. В жизни она оказалась высокая, молодая (выше и моложе, чем я ее себе представляла), простая в общении. Это было приятно и опять же удивительно. Наверное, я совсем не вписываюсь в современную московскую жизнь на таком уровне, раз меня все это удивляет. Но графика (несомненно!) удивительная.

Возвращаюсь в метро домой. На пересадке на станции Арбатская синяя ветка в нашу сторону опять стоит, платформа быстро наполняется людьми. Встречаю соседку по подъезду Ларису, которая возвращается с работы. Лариса, уставшая после длинного рабочего дня, предлагает подождать. Примерно через полчаса приходит первый состав, а мы спокойно уезжаем на следующем. Похоже, что такая ситуация с метро уже не аномалия, а норма. Хорошо, что не теракт.

Часть 3. Апокалипсис

Москва: июль

Жара стоит уже несколько недель. В один из выходных дней гуляю с малышкой Алисой в Измайловском лесопарке. Во дворе совсем нечем дышать, а среди старых деревьев и кустов все же легче:

Изысканным ароматом
Пропитан июльский воздух,
Лес распахнул объятья,
Но тени прохладной не создал.

Каждый листик, травинка
Сонны и перегреты,
Мечтают лишь о дождинке,
Выискивая приметы.

Синоптики обещают дождь, но потом переносят свои обещания все дальше и дальше, но наступает момент, когда они уже не знают, что обещать. Дома все идет своим чередом. Папа уже садится за кроссворды. Это очень хороший признак – ему стало легче, боль понемногу отошла, но синяки еще долго не проходят. Мама упорно поет песни, речь немного получше, настроение тоже.

И в эту жару прилетает из Калифорнии муж в отпуск. Живем с ним у дочери. Родителей уже на ночь можно оставлять одних. Они потихоньку включаются в домашние дела.

Москва: поликлиники

Мама окрепла уже настолько, что решаемся пролечить глаза в Центре глазного протезирования. Договариваюсь с врачом Тимуром Михайловичем, потихоньку доходим до Центра. А на следующий день температура воздуха еще повышается, выходим на улицу, но мама идти не может. Оставляю ее на лавочке во дворе и выбегаю на улицу ловить машину. Повезло: первый же шофер Юрий довозит до Центра и соглашается подождать. Поскольку он живет и работает в нашем районе, то дает мне свой телефон, и теперь мы с машиной. Юрий всегда вовремя ждет нас у подъезда, а потом у Центра,  поэтому лечение (уколы в глаза) мы заканчиваем нормально.

Подходит время посещения мамой и папой невролога в районной поликлинике. Потихоньку доходим самостоятельно. По дороге встречаем их старого знакомого, который работал дворником во дворе рядом с поликлиникой. Я про него слышала от родителей, он им всегда при встрече читал свои стихи на политические темы. Неопределенного возраста, небритый, в черном рабочем халате – то ли бомж, то ли сумасшедший. С радостью кидается к моим родителям и начинает читать стихи о Путине. Потом разговорились – он сказал, что с прежнего места его уволили, теперь работает дворником в какой-то конторе неподалеку. Я спросила, записывает ли он свои стихи. Он ответил, что нет, что они все у него в голове. Хотела познакомиться – ответил, что зовут его Слава и этого достаточно. Возникает некая аналогия с диссидентами во времена развитого социализма. Но не надолго. Слава начинает читать вирши, восхваляющие Сталина и сетовать на то, что России нужна крепкая рука, что всех надо расстреливать. Мы опешили. Мама пытается что-то возразить, но глаза у «диссидента» горят уже неистово. Пожалуй, с этим нынешним «диссидентом», страдающим в современной «свободной» России, общаться  не хочется. Не так ли шарахались от «свободолюбцев» соседи и знакомые в былые времена?

В районной поликлинике невролог в отпуске, но ее заменяет новый врач - Фатима Магомедовна Дибирдадаева. Молоденькая, хорошенькая, модная, говорит с акцентом, явно «лицо нерусской национальности», уж точно не москвичка.  Чувствую, что ей непросто работать среди москвичей. Вижу, как к большому неудовольствию медсестры, с которой она ведет прием, Фатима настаивает, чтобы мама и папа заходили к ней без очереди, а старшей медсестре тоже вопреки ее явному хамству дает предписание делать моим пациентам уколы на дому.

Позже я отчетливо осознаю, что именно лечение, которое она назначила моим родителям, спасло их в это аномальное лето. Сестры домой ходили регулярно, поэтому мы продержались вполне благополучно. Это были участковая сестра Ирина и дежурная Татьяна. Обе чуткие и красивые женщины, обе профессиональны и терпеливы. Когда Ирина была в отпуске, Татьяне досталось ходить к нам в самую страшную жару. Нам было ее жаль, мы выражали ей сочувствие, а она отвечала, что ходит к нам с удовольствием, так как мы ее всегда ждем, пациенты милые, а дома у нас очень красиво, что попасть в наш дом – это радость. Расстаемся с ней с большой благодарностью.

Москва: дымовая осада

Под Москвой начинаются пожары. Дым от пожаров, наступающий на Москву с северо-востока, пришел к нам, жителям района Измайлово, к одним из первых. Дома у родителей был один вентилятор, купленный моим мужем раньше. Мы носили этот спасительный прибор из кухни в комнаты по очереди. Вскоре Андрей купил себе и родителям еще по одному вентилятору. Напоминаю, кто забыл: кондиционеры в Москвы – это исключение. Слышим рекомендации врачей занавешивать окна мокрыми простынями. Так и делаю. Окна открываю, на них вешаю мокрые простыни, на подоконники ставлю кастрюли с водой, а в ванну, когда она никому не нужна, тоже наливаю холодную воду, открываю дверь из ванны, чтобы еще немного охладить воздух в квартире. Так, действительно, легче, только менять надо почаще и воду, и простыни. Легко все это описывать сейчас, а тогда мне при моем росте 149 см вскарабкаться на окно в полногабаритной квартире, да еще укрепить мокрую простыню на окне было непросто. Но жалеть себя как-то не приходило в голову, когда фактически надо спасать других. Все эти вопросы и рассуждения, которые были свойственны нам, не пережившим войны: а смог ли я, а стал бы я, а сделал бы я, – пропали. И смогли, и стали, и делали. И это не было подвигом, а просто жизнью. Наверное, это генетически в человеке – надо спасаться, надо спасать, надо выживать.

Родители от жары и дыма слабеют, в основном лежат. Еду теперь готовлю только поздно вечером, когда на кухню уже никто не выходит, чтобы за ночь кухня немного остыла. Меню – летнее: окрошка, холодный борщ, холодный фруктовый суп, холодная курица, холодные котлетки, овощи, ягоды, фрукты, компоты, морсы и мороженое. Да и аппетит у всех невеликий. Столько мороженого, сколько мы съели в это лето, мы не съели, пожалуй, за всю свою жизнь. А на ягоды цены подскочили невероятно. Да и откуда взяться ягодам, когда вокруг Москвы несколько областей горят?! Видимо, привозят эти дары природы издалека.

Выйти на улицу можно только в марлевой маске Маску окунаю в воду, надеваю и вперед. Только глаза болят от едкого дыма. (Прим.: Уже вернувшись в Калифорнию, иду к окулисту, который находит инфекцию на веках. Легко предположить, что это от московского дыма.) Все чаще вспоминается противогаз, от которого в эти дни многие бы не отказались. Идти быстро в маске или без маски не получается, тогда просто задыхаешься. Но я-то недолго: купить продукты и назад. А те, кто работают целый день в магазинах, на улице в киосках! Да и в офисах не везде есть кондиционеры. По вечерам все, кто могут, движутся к водоемам. Я наблюдаю целые демонстрации по направлению к Лебедянскому пруду в Измайловском лесопарке. Прямо из дома большинство выходит прямо в купальниках и шлепанцах. Никого не волнует ни внешний вид его (ее) самого (самой), ни окружающих. Главной атрибут одежды – марлевая повязка или маска на лице. В метро, говорят, полно дыма, так как на большинстве станций старая система кондиционеров, которая просто гонит воздух с улицы.

Москвичи растеряны, они чувствуют себя в дымовой осаде.  Никто не может сказать, надолго ли этот дым. В новостях показывают пожары. Горят леса, горят торфяники, горят дома. Показывают премьера, который тушит с самолета пожар в Рязанской области. Я знаю, что Лиля должна быть в санатории в Солотче под Рязанью. Звоню в Рязань. Лиля дома, санаторий эвакуировали, так как пожар подобрался близко к поселку, от которого начинаются благодатные Мещерские леса. Они-то сейчас и горят...

Сосед по подъезду, где живут дети, оправляет жену с детьми в Крым. Раньше летом москвичи ездили в Крым за солнцем и теплом, а тут пришлось эвакуироваться в Крым за прохладой и свежим воздухом.

На радиостанции «Эхо Москвы», которую мама слушает почти круглосуточно, некоторые ведущие умоляют москвичей увозить из Москвы детей, спасать стариков. Муж улетает в Новосибирск повидать родственников и друзей. Звонит сын, который живет в Академгородке: «Привозите племянниц!»  Дочь тут же покупает билеты всем моим девочкам и собирается улетать в Сибирь, но впереди выходные дни, которые еще надо прожить с детьми в Москве.

Москва: август

Кошмарный уикенд

Анюта и Алиса перед выходом из дома.
Москва, 6 августа 2010 года

Вид из окна квартиры с пятого этажа.
Измайлово, Москва, 6 августа 2010 года

Неужели это наяву?

Это солнце над соседним домом

Дома находиться нельзя, густой и едкий смог просачивается в квартиру и разъедает глаза, горло, нос, легкие. Субботу целый день все вместе, кроме бабушки и дедушки, проводим с детьми в торгово-развлекательном центре «МЕГА» на кольцевой дороге, а воскресенье – в «Европейском» у Киевского вокзала. И там, и там огромные толпы, ведь общественных мест, где есть кондиционеры, в Москве не так и много. В этих центрах можно как-то дышать, работают рестораны, детские клубы, кинотеатры, не говоря уж о магазинах. Родителям завозим еду, меняем простыни на окнах, воду в кастрюлях. Держатся, сказывается военная закалка.

Вид на парковку перед торгово-развлекательным центром МЕГА.
МКАД, Москва, 6 августа 2010 года

Вид из перехода в МЕГЕ на выезд на МКАД и парковку.
Москва, 6 августа 2010 года

Все больше возникает аналогий с войной, с Москвой 1941 года. Даже лексика военная: осада, эвакуация. Вот только слова «мобилизация» не слышно, как не слышно такого казалось бы ключевого слова «штаб» или, говоря современным языком «центр» по спасению жителей города. Во время войны детей централизованно эвакуировали из Москвы, работали посты Гражданской обороны. Я помню уроки ГО в школе и институте. Где сейчас Гражданская оборона? Ведь нас готовили не только на случай войны, но и на случай стихийных бедствий, природных аномалий, таких, как сейчас летом 2010 года. Ушла ГО в небытие, как и другие реалии бывшего Советского Союза. Теперь «спасение утопающих - дело рук самих утопающих». МЧС занято пожарами, с которыми не может справиться. В такой ситуации слова мэра Москвы Юрия Лужкова о том, что виноваты подмосковные хозяйственники, звучат не просто цинично, а кощунственно. Он дал распоряжения усилить противопожарные меры и улетел в отпуск. Многомиллионный город задыхается в дыму, а мэр отсутствует...

Про больных и больницы страшно подумать. Машины скорой помощи ездят с открытыми окнами. У них же тоже нет кондиционеров! А больницы? Что сейчас творится там? А в роддомах? У нас в другой семейной ветви должна на днях родиться девочка...

Четвертая потеря

Звонит папина двоюродная сестра Наталья: умер ее старший брат, Володя, который меня старше всего-то на семь лет. «Двусторонняя пневмония», как потом напишут в заключении о смерти. А попросту - задохнулся в дыму. Его привозили в больницу, но помочь не смогли. Ждем похорон. Прощание в 36-й городской больнице на .... 11-й день! Такие очереди... Бесконечно жалко. Мама Натальи и Володи тетя Лена  держится стойко. То ли просто не понимает, что случилось? Он был очень добрый и светлый человек, всегда готовый помочь. На прощание собирается многочисленная родня, поверить трудно... Батюшка и служка проводят короткую прощальную церемонию. На долгие прощания нет времени – очереди... Дома на поминках все так и не могут прийти в себя.

Москва: вопросы

Хочу для иллюстрации этого аномального лета в Москве в 2010 году привести некоторые выдержки из передачи Радиостанция «Эхо Москвы» за тот день, в который умер близкий нам человек, папин двоюродный брат.

Передача: Полный Альбац

Воскресенье, 08.08.2010
Горячий август

Ведущая: Евгения Альбац, 
главный редактор журнала «The New Times»

«АЛЬБАЦ: Добрый вечер, 20.07, в эфире радиостанция «Эхо Москвы» и телекомпания RTVi, и я, Евгения Альбац, начинаю нашу традиционную воскресную программу, посвященную ключевым событиям недели, тем событиям, которые будут иметь влияние на политику ближайших недель и месяцев. Понятно, что сейчас в Москве, и вообще, в центральной России, главной темой прошедшей недели и , к сожалению, и будущей, - это пожары, то, что происходит и в различных регионах России, в европейской части России и, конечно же, то, что происходит в Москве. Цифры ужасающие – я специально, готовясь к передаче, посмотрела - 800 пожаров бушует, даже больше, 42 из них торфяные. Горит 180 тысяч гектаров леса, 52 человека уже погибли, около 2 тысяч домов сожжено, несколько тысяч человек остались без крова. В Москве очень странное, апокалептическое ощущение того, что видишь на улице: утром смотришь в окно и там дымка и не видно соседнего здания, щиплет глаза в гари. Находиться на улице очень тяжело, люди идут в масках – это я рассказываю тем, кто не в Москве. Машины едут с дальним светом, при этом все равно не очень хорошо видно.

Но, конечно, совершеннейшая катастрофа происходит в больницах. Сегодня я смотрела блога врачей, зачитаю один из блогов: «В корпусе открыты все окна, задымление в коридорах, палатах, операционных, процедурных, перевязочных, туалетах и в большинстве ординаторских. Такое же, как на улицах задымление. В отделениях реанимации окна закрыты, - гари от этого не меньше, но разносится зловоние от гниющих при 40 градусах повязках и испражнений. За прошедшие сутки в больнице умерло 17 человек. За позапрошлые - 16. В этой же больнице за 6 месяцев умерло 22 человека. Трупы складывают в подвале стоя – холодильники уже заняты». Конечно, это совершеннейшая трагедия. Трагедия для старых людей. Говорят, что сегодня-завтра власти должны открыть кондиционированные помещения для тех, у кого нет кондиционеров, для тех, кто живет на вокзалах и улицах, и очевидно будем надеяться, что люди смогут туда приезжать. Удивительно, что это давно не было сделано, - когда была такая жара в Нью-Йорке, там было открыто огромное кондиционированное помещение, чтобы люди могли туда приходить. В интернете идет сбор помощи для погорельцев, многие, наверное, слышали – есть такая Доктор Лиза - очень легко найти ее блог в интернете, к ней в Фонд люди привозят одеяла, подушки, лекарства, белье - потому что люди, у которых сгорело все, они сейчас нуждаются абсолютно во всем. Доктор Лиза все это грузит в свою Скорую помощь и везет разным людям в разных областях за пределами Москвы, в том числе, она им оказывает медицинскую помощь, потому что эти люди в абсолютно отчаянном положении.

Короче, этот август в Москве запомнится нам надолго – говорят, что такой жары не было 140 лет, хотя если вы посмотрите журнал «Вокруг света» - там сделана довольно любопытная подборка о том, как часто в России происходили такие события – получается, что примерно каждые 50 лет у нас засуха и у нас бывает очень жаркое лето. Я сама хорошо помню лето 1972 г., лето 2002 г., когда горели торфяники. И многие люди задаются вопросом – почему власти опоздали, можно было к этому подготовиться, или нельзя?

Сегодня я специально пригласила не политиков и не экспертов – пригласила людей, которые профессионально занимаются либо теорией катастрофы, либо вещами, связанными с метеорологией, погодой, и так далее. Итак, в студии – Роберт Искандерович Нигматуллин, академик РАН, директор Института океанологии РАН. В студии же Алексей Валерьевич Турчин, эксперт по глобальным катастрофам Фонда «Наука за продление жизни»....

«Р.НИГМАТУЛЛИН: Сейчас власти не виноваты. Власти виноваты в том, что они ликвидировали наше лесное хозяйство, то, что у нас нет достаточных противопожарных средств по сравнению с другими странами. Я сегодня как раз по «Эхо Москвы» услышал, что у нас, оказывается, 4 противопожарных самолета, а в США 150 - куда смотрел министр МЧС, и допустил, что у него только 4 самолета? Куда он смотрел, он же у нас Герой России? И как общество смотрит на то, что на исполнение государственных нужд США тратят 42% ВВП, - вся Европа 50, северные страны 60-65, - мы тратим официально 30, а на самом деле зная про откаты, это на самом деле 20%. Так вот этих 20% не хватит денег ни на самолеты, ни на все противопожарные мероприятия, ни на образование. Мы все говорим: дай, дай. Поэтому бесконтрольное расходование средств, уходы миллиардов на роскошь, на эту гульбу - вот за это наша страна платит. Так что мы заслужили в большой степени то, что получили. У Обамы придется просить....»

«АЛЬБАЦ: ...«Может быть, проблема катастроф в России в катастрофически неэффективном правлении страной?

А.ТУРЧИН: Это проблема любой катастрофы – неэффективное управление.

Р.НИГМАТУЛЛИН: Последствие природной катастрофы может быть разным – то последствие, которое мы имеем, это есть следствие неэффективного управления и растраты национальных ресурсов на ненужные вещи. У нас очень много ресурсов уходит.

Е.АЛЬБАЦ: А что вы называете ненужными вещами?

Р.НИГМАТУЛЛИН: Пожалуйста, - как собрать 50% ВВП на государственные нужды? Во-первых, вы мне скажете - если соберем, отдадим чиновничеству, оно все растащит - к сожалению, это печальная правда, но с другой стороны, все-таки собирать надо, видимо, и чиновничество исправлять надо. А вот как это делать – об этом нужно думать, это и есть вещи, которые действуют на нашу жизнь.

Е.АЛЬБАЦ: Наверное, Но при той форме режима, который существует в России, вы же не можете контролировать бюджет? У вас люди на местах никому не подотчетны. В Москве в четверг и пятницу нечем было дышать, люди ходили в масках, журналисты спрашивают в Мэрии на Тверской, а там сообщают – в 12 всех распустили, потому что там задымление. Интересуются: а где мэр? А мэр далеко за границей, оказывается.

Р.НИГМАТУЛЛИН: Говорят, что он уже приехал.

Е.АЛЬБАЦ: Сегодня он прилетел - после того, как об этом писали в интернете. Странно - вот если бы Лужкову нужно было бы избираться, он мог бы себе позволить в ситуации, когда его город задыхается, когда в больницах морги переполнены, когда мрут старики, когда врачи пишут о том, что на всю больницу три холодильника и негде поставить холодную воду - какой избранный мэр мог бы себе такое позволить?»....

«Р.НИГМАТУЛЛИН: ...Кроме того, руководитель государства должен призывать к ответственности высших лиц, которые отвечают и за противопожарную оборону, и за состояние лесного хозяйства. У нас ведь все законы принимают… обратите внимание - США далеко не идеальная страна, но закон имеет имена. Вот кто был инициатором закона о лесном хозяйстве?

Е.АЛЬБАЦ: Сергей Пархоменко об этом говорил – это нынешний губернатор Ханты-Мансийска – женщина, она возглавляла Комитет Госдумы фракции «Единая Россия» - они пробивали этот закон.

Р.НИГМАТУЛЛИН: Она пробивала, а почему министр, который отвечает за противопожарную оборону, за состояние пожара лесов – почему он согласовал этот закон? Правительство же обязательно согласовывает. Вот эти обстоятельства тоже важны. Вы правы - и губернатор должен отвечать, и руководители государства должны поменять стиль своего управления и требовать ответственного отношения со своих подчиненных».....

Вот так или примерно так мы узнавали новости, слушали или пытались понять, а что же дальше. «За державу обидно», но, кроме таких обид в голове бродили тревожные мысли: как аукнется эта аномалия внучкам, детям, мужу, родителям?

Москва: конец кошмара

У нас в семье в аномальной Москве благополучно появилась на свет чудесная малышка Арина. Пусть будет здорова!

Муж и девочки вернулись из Сибири, затем муж улетел в Калифорнию, он страшно кашлял (Прим.: с кашлем пришлось бороться несколько месяцев). К концу августа поползли слухи, что начало учебного года в школах Москвы перенесут, но дыма стало меньше, и старшая внучка пошли в свою гимназию рядом с домом  1 сентября. Маленькая пошла «на работу» в детский сад, частный, потому что в государственном ей места не хватило. Ее мама поставила ребенка в очередь на детский сад сразу после рождения, но в Детской районной комиссии ей объяснили, что «что у ребенка полная семья (мама+папа), ребенок здоров (не стоит на учете по какой-нибудь болезни), семья обеспеченная (не просит у государства пособий), родители не государственные служащие, так что никаких «оснований» для получения места в детском саду у нашей внучки нет. Я прикинула, что «материнского капитала», которым «наградят» ее маму когда-то как раз хватит на два года садика. Спасибо, господин Путин, за такую замечательную инициативу как материнский капитал! Абсурд? Аномалия? Что это?

Москва: двойник

В последних числах августа перебегаю Сиреневый бульвар и вдруг:

Увидела и... вздрогнула!
Передо мною возник
На перекрестке улиц
Мой образ, мой двойник!

Мне кажется, заметила
Та женщина в очках,
Моё смятенье встретив
В испуганных глазах.

Она была стройнее,
Повыше и моложе,
А вот лицо, прическа
На мои похожи.

И не сходство даже
Меня так поразило.
Была обескуражена
Совсем иною силой.

В ней я увидела себя,
Почувствовав то сразу,
Как будто копия моя
Ушла в другую фазу.

Так... Похоже, я уже начинаю сходить с ума от всех этих аномалий! Подходит к концу уже пятый месяц моего московского «отпуска». Все понимают, что мне надо бы вернуться в Калифорнию. Родителей оставляю на приходящую помощницу. С тревогой на сердце покидаю Москву: какие еще аномалии нас ждут? Помню, когда дети были маленькие и часто болели, участковый детский врач как-то обронила фразу, что если какое-то отклонение от нормы начинает проявляться у большого процента детей, то оно переходит в разряд «нормы». Не хотелось бы, чтобы аномалии 2010 стали для нас нормой. Пусть останутся аномалиями.

Постскриптум

 Я уже заканчивала писать эти записки, как мне прислали последний роман Людмилы Улицкой «Зеленый шатер». В самом конце книги она пишет слова благодарности людям, принявшим участие в этом ее труде. Среди прочих имен читаю: «Моих мужественных подруг.... и Веру Миллионщикову, переписка и разговоры с которыми были столь важны летом 2010 года, когда книжка шла к концу и силы тоже, благодарю». Насколько я знаю, Людмила Евгеньевна в это время находилась на лечении в Израиле. Вера Васильевна умерла, когда книга, явно, была уже в печати. Для меня лично ее смерть – это еще одна большая потеря в 2010 году. Но жизнь продолжается. Надо «спешить делать добро», как призывал два века назад еще один прекрасный доктор Гааз Федор Петрович.